 Рождество в деревне
ВЛАДИМИР ИЛЬИНЫХ – один из постоянных авторов «Природы…» Пишет он вдумчиво, неторопливо. Эти свои воспоминания он прислал к нам в редакцию несколько месяцев назад, они долго ждали «своего часа».
Чем они интересны? Тем, на мой взгляд, что мельчайшими деталями быта передают атмосферу ушедшего времени. Если вдуматься, то в них, кажется, и нет ничего «рождественского», а как передан дух эпохи и внутреннего праздника! Думаю, и через много лет этот материал будет иметь, как мы говорим, своего читателя.
ЭТЮД 1
Когда заканчивался рождественский пост, в большой семье моего дяди, человека неверующего, готовились, тем не менее, к разговению.
Так уж сложилось издавна, что Рождество в деревне – праздник всенародный, радостный, семейный. Отмечали его основательно. Родные ходили друг к другу в гости. Особенно, отделившиеся молодые семьи – к своим родителям. Да и дальние родственники наезжали из соседних деревень. Съестных припасов требовалось много. В семьях готовились к празднику заранее, чтобы не ударить друг перед другом «в грязь лицом». Осуждающих разговоров потом не оберешься целый год.
Перво-наперво, в нашей степной деревне главным угощением был рыбный пирог, а из мясного – пельмени, холодец. За неделю до Нового года, дядя запрягал в сани-розвальни послушного Серка и спрашивал нас с Витькой – двоюродным братом: «Едете со мной, пострелы?». Мы, конечно, были рады, зная, что дядя собирается за рыбой.
Тихая степная речка к этому времени замерзала. На дальних перекатах дядя загодя сооружал перегородки из подручного материала – речной лозы. Плел из ивы-краснотала мордушки для рыбы, прятал их в заветных схронах от недоброго человека. Годились они в дело рез-два в год. Представляли эти аккуратно сплетенные корзины из себя настоящее произведение искусства.
Тетка Соломия тепло укутывала нас старыми шалями, давала на ноги теплые пимы, а на руки – рукавички-мохнашки. Дядя бросал в сани побольше сена, сверху – тулуп, чтобы им прикрыться от мороза. Мы отправлялись в путь.
Дальние луга, где протекала речка, встречали нетронутыми снегами, куржаком на прибрежных кустах. Дядя распрягал лошадь в закутке, чтобы не было ветра, велел нам с Витькой утаптывать поляну, наносить побольше хворосту (вот зачем мы были нужны!) и зажигать костры около двух его загородок. Мы ведь ехали в ночь, забыл сказать.
Сам дядя Михаил сноровисто долбил привезенной пешней лед где-то в середине загородок, вбивал топором колья из лозы и доставал из заветных мест «мордушки», привязывая их плотно к кольям. Одну – по течению, другую – против течения. Управившись с работой до темна, мы наскоро пили приготовленный нами с Витькой чай в котелке, и вновь спешили к мордушкам. А в них уже во всю «кишело» рыбье население.
Были здесь остромордые щуки-травянки, красноперые полосатые окуни, серебристые чебаки. Иногда течением приносило золотые слитки карасей. Рыба поначалу шла все крупная, отборная. Мы втроем еле поднимали из воды мордушки и высыпали их содержимое на снег.
Гора шевелящейся и причудливо замерзающей на морозе рыбы росла быстро, костры горели. Часа через два-три напряженной, до пота, работы, дядя Михаил говорил: «Шабаш!», оббивал от намерзшего льда на берегу вынутые из воды мордушки, уносил их в заветное место, засыпал снегом. Может пригодятся еще на раз. Ведь того, что мы добыли сегодня, хватит надолго!
Перетаскав рыбу в конопляном мешке в сани, мы доверху набивали ею розвальни. Домой приходилось идти пешком, рядом с лошадью, по проторенному ранее пути, изредка помогая лошади на взгорках.
Светила луна. Нам, мальчишкам, было радостно, что поймали много рыбы. Мы чувствовали себя добытчиками. Большая семья не спала. Ждали нас. Быстро переносили рыбу в угол холодных сеней. Получилась изрядная куча! Значит, много пирогов с поджаристой корочкой испечется в русской печи! На это тетя Соломия и ее невестки были большие мастерицы! «Управившись» с конем, шли спать в тепло натопленную избу. Назавтра предстояло не менее важное дело – стряпать пельмени.
Описываемые картинки память приносит из шестидесятых годов прошедшего столетия. Вроде недавно все было! Люди – дружнее, семьи – крепче, совместный труд и праздники – веселее.
Изготовление пельменей впрок для праздника Рождества – особое занятие. В дом к дяде Михаилу приходили для этого дела снохи, невестки, да и соседки. Как правило – хорошие певуньи. Тяжелый монотонный труд требовал разрядки. Сидя за большим столом и распределив между собой обязанности по проведению различных операций, в результате которых из под рук выходил маленький, с ноготок, пельмешек, женщины пели!
Пели без сопровождения музыкальных инструментов. Но так строили лад, что «вереница» мальчишек и девчонок «висла» на наружном тыну, заслушавшись мелодиями. Старые люди не спешили уходить со двора, управившись со своим хозяйством. Песни далеко были слышны и создавали ощущение приближающегося праздника.
Руки, меж тем, споро делали свое дело, устроив негласное соревнование: у кого пельмень выйдет меньше, да круглее.
Потом пельмени ссыпались в большой холщовый мешок, прикрепленный к матице в холодных сенях. В его днище было проделано отверстие, закрытое дощечкой. Подставляй таз, дерни дощечку – и насыпай сколько нужно, сколько пришло гостей, да едоки какие… Бывало и до двухсот штук, разохотясь, сибиряк в присест съедал!
ЭТЮД 2
Каждый день, начиная с Нового года по самое Рождество, не похож один на другой. У школьников в это время каникулы – веселая пора!
Кроме елки, конечно, вспоминается, что много движения народа было на улицах села. Старшие парни и девки ходили компаниями, с гармошкой, часто пели. Конные повозки развозили седоков по гостям. То-то было удовольствие нам, пострелятам, догнать на коньках-снегурках кошевку и незаметно прицепиться к ней сзади длинным крючком. Можно было без усилий прокатиться по наезженной колее через все село! Но если увидит кучер – берегись! Случалось «отхватить» и бича. Но били не сильно, играючи.
Молодежь постарше тоже каталась, но по-другому.
На крутой берег реки втаскивались сани. В них навалом садилось, сколько войдет, молодежи. Сани со свистом в ушах летели вниз, порой – до противоположного берега. Хохот, визг, разгоряченные лица. Соревновались: кто дальше укатится.
Мы, малышня, тут же катались на «ледянках». Это нехитрое изобретение делалось следующим образом. Кружком выкладывался теплый коровий навоз, заливался холодной водой. И так – несколько раз. В «сооружение» вмораживалась веревка, чтобы затаскивать ледянку на гору.
Затем всей улицей малышня носила в ведрах из речной проруби воду, заливая чуть вогнутую вовнутрь трассу, желательно тоже на берегу реки. Скорость ледянки развивали невероятную! Бывали и несчастные случаи. Но разве нас остановишь? Катались с утра до вечера, пока в баню не позовут.
Баня – особая стать, особый разговор… Она в прошлом сельском укладе жизни играла особую роль. В бане, сказывают, тетка Соломия четверых из своих одиннадцати детей родила. В нашем степном селе бани ставились глинобитные, обычно – в конце огорода, у колодца-журавля. Жар в них держался долго, почти сутки, даже зимой, в мороз. Надо же всю семью помыть, да и соседи иногда просятся, как откажешь.
Расскажу как «банились» на Рождество. На зиму, для бани, дядя Михаил заготавливал поленницу особо жарких, сухих, из витых березовых комлей, дров. Это при том, что в хате часто топили кизяком.
Начиналась подготовка к помывке всей семьи еще с утра. Дядя Михаил затапливал печь.
У ней не было трубы, а, значит, тяги. Дым поднимался под потолок, а затем выходил наружу через двери и специально проделанное в стене окно-отдушину. Печь-каменка к полудню раскалялась почти до красна. Мы, дети и племянники, натаскивали ведрами из колодца к этому времени две двухсотлитровые бочки воды и одну поменьше – для приготовления щелока. Это – чтобы волосы хорошо промыть. Они становились мягкими, пушистыми.
Коли банька топилась по-черному, то понятно, что сажа оседала на стенах и потолке. Убрать ее считалось заботой «старшухи» - старшей снохи. Она же готовила щелок, собирая для этого древесную золу.
Старшуха насаживала веник на длинную палку и тщательно обметала им потолок, стены, полки. Полки и деревянные полы начисто мыла горячей водой. Не дай Бог, свекор со свекровью замечание сделают. Они обычно имели привилегию первого пара. Очередь продвигалась по старшинству. Мылась очередь пол дня, имея ввиду, что зимой дни короткие. Пар регулировался через отдушину.
Плеснешь ковшик на каменку, лежа на полу, подождешь, пока часть го выйдет наружу, и взбираешься на полок. Тебя со всех сторон окутывает ровное сухое тепло или жар. Тут уж на любителя. Веники березовые в сенях наготовлены. В каждом – по пучку мяты еще с лета в середине заложено. То-то дух пойдет, когда его распаришь!
Тут же, в предбаннике, кадушка с костяничным морсом, листья костяники плавают. Помывшись, зачерпнешь ковшик, чтобы жажду утолить и такое тебя блаженство от желанной вкусноты охватит… Будто летом у степной криницы побывал!
ЭТЮД 3
Обычно, когда поздними сумерками в баню собирались идти средние незамужние дочери дяди Михаила и их соседки-подружки, тут-то и начиналась настоящая кутерьма.
Вы можете себе, конечно, представить себе нетерпение, с которым ждали этого момента взрослые неженатые парни, да и мы, мальчишки-подростки. Начиналась игра в «подглядки». На взаимной, конечно, основе.
Ничего постыдного в этом и сейчас не вижу. Совершеннее, следовательно, красивее женского тела природа не создала. Это хорошо понимают скульпторы, художники, писатели, поэты. Отсылаю читателей хотя бы к картине художника Аркадия Пластова «Весна. В бане». Только потому, что она по сюжету близка к теме нашего разговора.
Присутствовал в этом извечном озорстве, игре-соблазне между молодыми представителями рода человеческого, кроме простого любопытства и практический интерес. Как, к примеру, у косачей на весеннем току, или у тех же куликов-турухтанов.
«Вон та, черненькая, с тонкой талией. Не успела прикрыться полушубком, чтобы бежать в теплый дом. Ишь как «стрельнула» глазами. Вроде меня… Хороша! А не заслать ли нынче к ней сватов?» - так, или примерно так, рассуждал деревенский парень в цветущей мужской поре, подглядывая за хохочущими, вроде по пустякам, девчатам из-за соседского тына или даже взобравшись на ближайшее дерево.
Догадывались ли об этом девчата? Конечно, догадывались. Их ведь тоже не проведешь. От своих матерей и бабок знают об этой игре. Возбужденно потом перешептываются между собой в горнице, расчесывая перед старинным, помутневшим от времени, зеркалом, длинные пряди волос. А там, смотришь, на «Красную горку» и свадьбу играли...
ЭТЮД 4
Наконец мы подошли к тому действию, что, собственно, и помнится как разговление.
Конечно, до размаха пиршества духа и тела, что описаны гениальным Николаем Шмелевым, нашим скромным деревенским праздникам далеко. Однако ж было в них что-то незабываемое и поэтическое, что осталось в памяти как веха, картинка окружающего безыскусного быта родных и близких. К которым ты привязан всей пуповиной земного существования.
После того, как все помылись, за напряжением то ли праздничного, то ли трудового дня, хотелось есть. В течение поста немного поднадоели крупяные, без мяса, супы, различные муссы из ягод, чаи с заваркой из плодов боярышника или шиповника и прочего. Готовить их большая мастерица была тетя Соломия, из оскоромившихся старообрядцев. В теле ощущалась некая легкость, вплоть до звона…
Мы, братья, родные и двоюродные, пока сестры мылись, ходили на речку, в ближайшую заводь. Брали с собой ломы и топоры. В гуще замерзших осок и камыша, искали заветные места с уходящими в омут цепями. На другом их конце, опущенном в воду, крепились бочки с дарами лета.
Обычно в них солились арбузы и хорошо зимовали до весны. Раздолбив задубеневший лед, откатишь бочку домой, выбьешь дно, и такой из нее запах прошедшего лета пойдет…!
В доме уже праздничная суета. Женщина собирают на стол все самое лучшее из еды. Холодец готовился заранее из коровьих, свиных и бараньих ножек. Они опаливались соломой и подолгу варились в котлах в русской печи.
На деревянном противне разделывались, а кости-бабки отдавались нам – малышне, для игры. Хранился холодец тоже в деревянных корытах. На стол подавался дрожащей студенистой массой с прослойками жира и мяса. Так хотелось погрузить в него ложку! Но нельзя, пока старший в доме не попробует.
У коновязи собирались повозки ближайших родственников из других деревень. К полуночи все садились за стол. Первым шел щучий царь-пирог. Подавался он на большом противне. Дядя Михаил аккуратно делил его, чтобы каждому гостю досталось. Да и нас, детей, не обидеть. Прятались мы на широком лоне русской печи, откуда все видно.
Стол уставлен всякого рода закусками. Слово «майонез» для нас тогда было незнакомо. Зато подлива очень ценилась: с соусом, чесноком, хреном и т. п. Подавалась она в глубоких блюдцах-кюветах. Хозяйка заранее вкусы каждого гостя знала.
Потом шли пельмени, потом – запеченный с яблоками или рисом гусь. Хотя большая семья моего дяди не выпивала, погрешу против истины, если не скажу, что на столе к этому времени не стояло несколько четвертей выдержанной под печкой медовухи. Ведь дядя мой и славился разведением пчел и большим садом, где даже на наших широтах виноград вырастил.
Когда подавались сласти: коврижки да шанежки, тут уж было раздолье для нас – детей. Многие из ватрушек выпекались с маком. Насытившись, мы быстро засыпали на печи. Веселье, естественно, продолжалось. Пели «Бежал бродяга с Сахалина…», «Хасбулат удалой…», «Уточка луговая», «Конь буланый» и другие. Запевал первым голосом дядя Михаил, а тетя Соломия – подхватывала.
И так от всего этого становилось хорошо, что, казалось, что жить мы будем вечно…
В. ИЛЬИНЫХ. |
