Барнаул – Подкаменная Тунгуска – Енисей
Дневники Скворцова
(Окончание. Начало на 11 странице)
САВЕКИН, ХАРИУС И СПИРТ
14 СЕНТЯБРЯ. Снова туман, только дядя Коля опять едет рыбачить. Туман такой, что на скорости пропитывает даже шубу – ее я взял, наученный вчерашней поездкой. Караван догнал нас часа через два…
Сварили уху из хариусов. Савекин ел свежего хариуса первый раз в жизни. Пытался сравнивать и с бананом, и с акульим плавником, но ничего подходящего так и не нашел. Но спирту, которого он выпил перед ухой «в первый раз в жизни», определение нашел сразу: «Табуретовка»…
В Кежму прибыли после обеда…
…Мы в поту и в мыле (150 кг на двоих) стоим в воротах аэропорта «Кежма». Рейс на Ванавару только завтра…
…Здание аэропорта деревянное двухэтажное. Да скворечник на нем двухэтажный. Охрана…
Собаки – только лайки. Крупные, крепкие и дружелюбные. Лая не слышали ни разу. Савекин говорит, что это – волки…
Когда укладывались на лавках спать, среди пассажиров возник вопрос: тушить свет или оставить?
– Туши, – заявила одна. – Мы вчера тушили.
– Да не только вчера, каждый день тушим, – поддержала вторая.
Это нас насторожило. А сколько раз нам предстоит голосовать по этому вопросу?..
15 СЕНТЯБРЯ. Десятый день отпуска и шестой в дороге.
Думаем о том, когда и где мы вмерзнем? В Тунгуску или в Енисей?
Вмерзнуть не страшно, но не хочется потом идти пешком.
…Сегодня свет тушить нам. С помощью командира отряда взяли билеты на 16-е. погода портится. Билеты в кармане – это еще не гарантия в авиации.
МЕТОДИКА РАБОТЫ НА МОШКАРЕ
16 СЕНТЯБРЯ. Вылетели почти вовремя. Сверху видели свой первый порог – Чамбинский. Послезавтра мы познакомимся с ним поближе.
По Тунгуске для начала проехали с километр на трехосном ЗИЛе – за «тройку» нас отвез шофер… Тунгуска здесь немного полноводнее реки Барнаулки. До темна успели заготовить все жерди для плота и накачать камеры.
Ужин – без соли, но с портвейном № 72…
Савекин неожиданно громко храпит, наверно, запутался в спальнике…
С реки поднимается плотный туман и останавливается точно на уровне нашего костра.
С утра работаем. Материал: ель рядом с водой – в избытке. Есть береза и сосна, но в основном – лиственница. Берега ровные, на берегу – шиповник. Грибами пока только пахнет, но пахнет сильно, как из кастрюли.
Пока работали, нас ела мошкара. Как будто тут некого больше есть! Мошкара – насекомые, толстенькие, как будто свинцовые поросята, «пернатые»… Так говорит Савекин…
И вообще: соли не взяли, ножовку точили на мошкаре, нет ни одной кружки, а хлеб в этих местах, кажется, деликатес… А у нас ни одного сухаря. Да и магазинов на нашем пути не так уж и много…
Только купленный приемник ОНИКС-401 хорош. Вот, пожалуйста, Хачатурян, «Гаянэ».
Из Ванавары послал письма: матери, девчонкам и Грише. Это – наш КСС (прим. От редактора: контрольно-спасательная служба).
17 сентября. Еще одна потеря (прим. Запись в дневнике сделана другой пастой) – ручку свою вчера, кажется, подбросил в костер.
…Сделали греби, начали вязать раму. Взяли 10 булок хлеба и соли. Второй день живем на скумбрии, шпротах и сардинах.
Мошкара не дает работать. Разработали методику: бегаем от костра к рабочей площадке. Пять минут работаем, десять – у костра. Наевшись, мошка в сумерках убирается на покой…
ЗАВТРА ПОПЛЫВЕМ.
18 СЕНТЯБРЯ. Завтра кончилось, а мы не поплыли.
У нас появился новый гость, малость лопоухий. Первый раз вижу здесь лопоухого. Остался с нами ночевать. Назвали «дружком». На завтра работы часа на три. Если до мошкары успеем закончить – поплывем.
ДРУЖОК, КОТОРЫЙ ЕСТ ВСЕ
19 СЕНТЯБРЯ. Плот доделали, но поплыли под вечер. Часа два плыли в темноте – до порога далеко. Легли в час. Соль снова забыли… Утки крякают.
Дружок увязался за нами, вначале бежал по берегу, а когда стало темнеть, переплыл к нам на плот. Очень нас растрогал. А если это собака чья-то? Вообще-то хозяйская собака не увязалась бы за случайными людьми.
От Дружка нужно прятать наши припасы. Он ест все, включая сырых чебаков.
20 СЕНТЯБРЯ. Одолели Чамбинский порог. В «Чертогах…» он только упоминался. Упомянем и мы: проскочили, не останавливаясь для разведки. С минуту порадовала нас скорость, а потом – один километр в час (если нет встречного ветра). Течением, камышовыми берегами эта река, на которую мы хотели взять каски, напоминают озера Барнаульского, Касмалинского и Кулундинского ленточных боров.
Ставим плот боком и гребем как на римской галере.
Ночью река вся в огнях: тут и там таскают с лодками неводы. Женщин в этом деле не меньше, чем мужчин…
Когда слышим приближающийся мотор – посвечиваем фонариком, чтобы не столкнуться.
Ночуем на зимовье с дедом.
21 СЕНТЯБРЯ. Весь день гребли. Савекин начал психовать и сломал гребь. Утром надо делать новую. Гребет пока только обломком.
Ночуем в зимовье с целой семьей рыбаков. Накормили нас рыбой… Выпал первый снег.
22 СЕНТЯБРЯ. За два с половиной дня одолели около 50 километров. Взяли у хозяев лодку-плоскодонку. Здесь она называется веткой. А правильней всех ее назвал Тургенев: «душегубка»… Убили день, обвязали ее четырьмя стянутыми камерами. Завтра доделаем весла и поплывем дальше. Скорость должна увеличиться раза в два.
Снег шел весь день.
23 СЕНТЯБРЯ. Прошли километров 20. Тесно, но побыстрей. Впереди – Панолик. О нем говорят и пишут почтительно. Лопоухий отстал…
24 СЕНТЯБРЯ. Панолик слышно издалека. Трехступенчатый. Прошли не разгружаясь. Лодка по устойчивости почти не уступает плоту. После порога прошли две хороших шиверы. После Оскобы обещают 75 километров сплошных шивер («Кривляки»). Будет скорость.
Два деда на берегу (подплывали к костру ночью) приняли нас за лося, но стрелять не стали – нет лицензии. Ночевали рядом с их палаткой. Здесь Савекин еще раз в первый раз выпил спирту…
«СКОЛЬКО МОЖНО?»
25 СЕНТЯБРЯ. Погода слякотная. Савекин часа два уже нудит: «Сколько можно?». Причаливаем. Тропинка. Идем в сосняк. Зимовье! С исправной печкой, дровами и видом на освещенную луной реку. Вот и случай. Чудо, можно сказать, ведь не зная местности, зимовье можно найти только случайно. Ночью можно и мимо города, если электростанция сломалась, проплыть…
Савекин, похолив свои усы и лицо, позволил мне себя накормить. Похвалил: «Хорошо». Как это сделал бы наш бывший начлет Тимофеев. И – уснул.
Ему уже давно все надоело, и больше всего – я. Скоро должен мотнуть. Но очень заботится о том, что я буду говорить об этом клубе. И поэтому каждый день хотя бы раз говорит: «Будем жить» – в том смысле, что будем жить до самого расстрела и даже – маленько после него…
Утром – солнце и штиль. Нагрели воды, помыли головы.
Только поплыли – погода совершенно испортилась. Ветер встречный, морось, вал поднялся. Маленько прозевали с отчерпыванием, и лодка повисла на камерах, а мы – по пояс в воде сидим на своих местах…
Через полчаса плавучесть восстановлена без потерь, только капроновая фляжка уплыла…
…Глава правительства Анголы заявил: «Без помощи стран социалистического лагеря, в первую очередь Советского Союза, победа революционных сил в Анголе была бы значительно затруднена (прим. Выделено в тексте).
…Лодку взяли за 40 рублей. Цену заломил хозяйский зять, выходец из Запорожья. Оценка встречных рыбаков: «Если б покупал – за десятку, если б продавал – за бутылку. Теперь сочиняем «благодарственное» письмо зятю…
Первая деревня после Ванавары – Оскоба – возникла перед нами неожиданным заревом тогда, когда мы уже собирались причалить и ставить палатку.
Остановились у старого охотника Ивана Васильевича Привалихина. Передали ему привет от тех двух рыбаков без лицензии на лося.
Несколько лет назад Ивана Васильевича помял медведь («,,,шесть я добыл, а седьмой – меня»), страшно изуродовал лицо. Один глаз вытек, череп приплюснут с висков, челюсть перекошена. И это – не лапой, это медвежьи челюсти. Медвежий поцелуй… Напарник убежал, а он еще добирался домой не один десяток километров.
ЧИСЛА НИ К ЧЕМУ
В Оскобе 18 семей и все охотники – у кого силы и глаза. Только учительница не охотится и не рыбачит. Есть школа с 1-го по 3-й класс, детский сад, почта, магазин, дизельная электростанция.
Конечно, все деревянное и никаких дорог. Дорога здесь – вода и воздух. Машин нет, есть несколько тракторов. В свободное от охоты время ловят рыбу. Собирают грибы, бруснику, бультину (комедь). На звероферме выращивают лис, их кормят рыбой, что в реке попадется.
…Числа безнадежно спутали, а спросить в Оскобе забыли. Да и ни к чему это.
…В зимовье с мощной печкой и высокими нарами я никак не мог уснуть – жара. Выбрался на улицу, разложил спальник на хворосте. Утром проснулся под слоем снега сантиметров в тридцать в насквозь промокшем спальнике. Захотелось так сфотографироваться, стал звать Савекина. Звал, пока не охрип. Думал, спит. Вылез из спальника с сожалением, открываю дверь – Толя озабоченно разглядывает себя в зеркале. Нет, ему не надо фотографироваться под снегом. Лицо его и без того достаточно фотогенично…
…После Оскобы на протяжении 18 километров река словно замерла. Гребли, тащили на веревке, толкали. По берегу тащить плохо – кустарник; по воде – не везде мелко...
А потом пошли сплошные шиверы, по берегу бегом за лодкой не успеваешь. Это обещанные Кривляки. И точно. Иной раз впереди встает стена и не знаешь, куда сейчас повернет река.
По берегам непроходимая елово-лиственная тайга. Часты следы пожаров. Лиственницы уже голые, но река все еще несет ее хвою длинными пенно-желтыми струями. На пригорках чистый и сухой сосняк. Так и кажется, что сейчас выскочат на открытое место пионеры со своей вожатой, или, медленно нагибаясь за грибом, проплывет старушонка с корзиной. А то и «Жигули» пропылят по невидимой за соснами дороге. Но не выскочат, не проплывет, не пропылят. Не было здесь такого никогда. А когда будет? Да и будет уже не так. Время…
…Брусники немного, но есть, голубика уже почти вся осыпалась, грибов не видел. Мошкары давно нет…
…Без рыбы не было ни дня. Любой встреченный рыбак угостит – за крючки, за леску, за лампочку или батарейку. Денег не берут. Вот выпить, если есть что, – с удовольствием.
Сами почти не ловили – некогда.
…Гребем только на плесах, на шиверах – только уворачиваемся от камней и мелей. В среднем идем по 12 часов в сутки. Хотя бы до Байкита добраться…
ПИШУ В ЗИМОВЬЕ
…У костра не стал писать – неудобно, а с другой стороны – холодно. Ночами – мороз, утром у берега в затонах – лед. Камни обледенели везде. Пишу в зимовье. Здесь тепло и есть лампа…
…В Сользавод приплыли ночью. Несколько больших рубленых домов с пустыми оконными и дверными проемами, с разобранными полами. Несколько колодцев могильной формы в аккуратных лиственичных срубах: из них рабочие вычерпывали соленую воду и выпаривали соль. Рядом в Тунгуску впадает соленый ручей. Закрыли завод после войны – возить соль на барже выгоднее.
Сейчас здесь собираются монтировать буровую. Нефтеразведка. Вся территория завалена железной мертвечиной, даже два трактора, скорее всего «катерпиллеры», не выглядят живыми. Ни человека, ни собаки. Ночевать не стали, поплыли дальше. Часа через три нашли зимовье.
Савекин все зимовья называет «избушками лесника». Никак не могу его убедить, что лесников здесь нет.
«СТАЙХОКИ» В ТАЙГЕ
1 ОКТЯБРЯ. Мирюга, дома на 2-3 меньше Оскобы. Но в ней есть все, что есть в Оскобе и даже больше. Кроме магазина еще и лавка. Продавцом в ней – наша хозяйка (где мы остановились), а хозяин – трижды лауреат медали имени Увачана. Здесь все Увачаны. Герой Советского Союза, лучший охотник, первый председатель колхоза и даже первый секретарь – все Увачаны. Самая распространенная эвенкийская фамилия. А судя по внешности, эвенка мы еще и не видели. Как и оленей. Олени здесь только в отчетах, а в серьез ими занимаются в тундре.
…В Миюгу мы прибыли поздно вечером. Встал я у клуба и спросил первую вышедшую оттуда женщину: «Где нам остановиться на ночлег?» У нее и остановились.
Затаскиваем рюкзаки, а нас уже ждет начальник участка молодой Володя Грудоглов. На столе – начальническая «Экстра», на плите – закипает уха из тайменьих голов, хвостов, икры и печени (самого тайменя, наиболее мясистые его части, – солят. Нежное, ярко-розовое мясо, толстая пригодная для шитья обуви, кожа. Не сравнить ни с кетой, ни с горбушей).
ВЕРХОВНАЯ ВЛАСТЬ
Начальник участка – верховная власть в деревне. Распределение угодий, установление норм добычи соболя, рыбы, белки и лося; заявки на продовольствие, горючее, боеприпасы; вертолеты – для заброски охотников, фильмы и книги для библиотеки; прием и увольнение; заготовка дров, ягод, лекарственных трав – вот круг его обязанностей.
Берет небольшой участок и добывает до сотни соболей и до полутысячи белок. Хозяин (лауреат) добывает до трехсот соболей и одну-две тысячи белок. Имеет восемь Зимовий. Ставит до двух тысяч капканов.
…В паузах, держа стакан в руке, Савекин информирует нас о достоинствах и недостатках «стайхоков» и «спитфайеров». Потом, когда приходит этому время, заявляет: «Спать хочу!» Спрашиваю: «Сводить пописать?» Укладываемся молча.
Через минуту он спит. Дыхание ровное, спокойное. Пухлые губы, русые волосы, юношеская бородка. Ведь кто-то будет вот так тобой любоваться? Только поменьше трави ей про «стайхоки». Да и стакан этот тебе налили бы даже в том случае, если бы ты не знал вообще ничего, кроме самолета Можайского, и не летал бы на реактивном. В составе экипажа…
…Утром пришел из тайги, держа в поводу лошадь, хозяин. Огромный. Плечистый. Вперевалочку. Лошадь ему нужна из-под Ильи Муромца…
– Вот хорошо! Будет с кем после бани выпить!
– Спасибо. До Байкита, боимся, не успеем…
– Сколько за день проплываете?
– Тридцать километров.
– Завтра вас Васька с утра на моторке отвезет до Таимбы. Как раз 30 километров и будет.
Вася – выпускник после 10-го класса. До сих пор отец – Виктор Васильевич Блинников – охотился один, без напарника, хотя дома без собеседника не может. Теперь «до армии» будет охотиться с сыном.
Беседовали весь день. Даже в бане.
ФАКИР – КУСТАРЬ
3 ОКТЯБРЯ. На моторе часа за три дошли до Таимбы. Здесь четыре дома и четыре семьи, из них три – метеорологи, четвертая – Бальцеры, не то сваты, не то кумовья Блинниковых. Отец хозяйки Риммы Яковлевны был репрессирован, сидел с Туполевым, а жили они одно время по соседству с Маленковым. Да где они только не побывали, чего только не видели…
Собрались все у Бальцеров. Странно было видеть здесь молодых женщин в нарядах, которые и в городе – дефицит: кожаные пальто, джерси, сапоги-чулки…
Бывший начальник метеостанции Борщенко, пенсионер, – факир – кустарь. Ездит со своей программой выступлений по всей Эвенкии. Глотает кинжалы и разноцветную жидкость, которую потом «разливает» по стаканам в любом порядке. Пользуется своим желудком как многокарманным кошельком. Мы, правда, кроме его мастерской, ничего этого не видели.
Женат на эвенкийке, которая моложе его на 30 лет. Злые языки утверждают, что он написал завещание такого содержания: «Завещаю моей жене все движимое и недвижимое имущество в случае моей естественной смерти» (выделено в тексте).
Таимба – самый южный пункт Эвенкии, только здесь эвенки видят сороку.
ПЕРНАТЫЙ ЛЕТУН
…Никогда еще ни я, ни таимбяне не слышали столько об авиации – зарубежной и отечественной, современной и доисторической. Савекин постарался. Но все обошлось без выпивки – мужчин в поселке, кроме факира, нет (все – в тайге). Поэтому – неприлично…
Тунгуска все хорошеет, становится полноводнее и быстрее.
…О Савекине нужно заботиться все больше и больше. Кашлять он, правда, перестал, но выяснилось, что у него застарелая язва (желудка или какой-то кишки он сам сказать не смог). Ясно, что тяжелое ему поднимать нельзя да и пища для него годится не всякая…
Он становится все сдержанней и корректней. Только глаза его, которыми он уже не смотрит прямо, становятся все беспокойнее…
Спит, пернатый летун! Утром, когда разбужу, выхлопает свою просохшую одежду, просушенную мной, ласково помассирует лицо и уверенно, несмотря на язву, как должное съест все, поставленное хозяйкой на стол…
5 ОКТЯБРЯ. Рассчитываем доплыть до Ошарова. Но почти все время встречный ветер. Впервые никого не встретили ни на реке, ни на берегу. Вечером показалось зимовье, единогласно решили заночевать. Клею сапог…
…После ужина Толю потянуло на изысканную лирику, попросил рассказать о Чайковском. Я было начал, но увидев, что его больше волнуют проблемы собственного кишечника, замолчал. Он не сразу это заметил…
РОДИТЬ, СЛЕТАТЬ К РОДИТЕЛЯМ И …ПОУЖИНАТЬ
Блинниковы посоветовали остановиться в Ошарове у их дочери, которая должна была скоро родить. Пока мы трое суток плыли, Анна успела родить, слетать на вертолете к родителям и сейчас готовила вечеринку. Здоровые же здесь люди…
Ее муж – Василий. Таксист. Махнул на город рукой. Поехал лес валить. А тут его немного валят, да и то только летом. Вот и стал охотником. Завтра его вертолетом будут забрасывать на дальнее зимовье, поэтому сени забиты капканами, провиантом, снаряжением.
…Школа здесь побольше, чем в Мирюге. Учеников: один третьеклассник, два первоклассника и трое – из второго класса. Решили их сфотографировать. Первый класс сидит слева, второй – справа, а третий – посередине.
…Старшие учатся в Байките, живут в интернате.
Опять сыплет снег.
ИЗБУШКА
18 км ниже Ошарова.
Утром в Ошарово Толя ушел посмотреть на вертолет и поговорить с летчиками об авиации. Пришел обратно – осторожно покашлял. Я «не заметил», обычно после этого кашель прекращался. Но в этот раз Савекин был гораздо последовательнее. Потом зачем-то отозвал меня в сторону и на ухо напряженно сообщил, что улетает. Я спросил, возьмут ли его? Он радостно сообщил, что уже договорился, когда ходил в магазин. Стали разбирать рюкзаки. Бедняга думал, что я начну его оскорблять или, что еще хуже, уговаривать.
Через полчаса, когда я отплыл (вернее – отбрел навстречу ветреной волне, таща, за собой полегчавшую лодку), надо мной пролетел вертолет. Мне даже показалось, что в иллюминаторе мелькнула знакомая вязаная конфедератка.
ЛЕТИ, ДУРАЧОК, ЛЕТИ.
Лети, дурачок, лети. Чувство облегчения оставит тебя сразу, едва ты заявишься в Барнаул. А может, нет? Может, ты примитивнее?
…А теперь – будем жить! Тунгуска-то вот-вот, кажется, встанет.
…Весь прошедший день – ветер. То снег, то дождь. Лишь временами на минутку проглянет мрачное солнце. Но – радость, радость! Даже пел (не слыхали?). Один! Проснулся утром – опять один!
…Не обижайся, Толя. Я зла не таю и – уже – жалею: дурачок!
8 ОКТЯБРЯ. Плыл до трех ночи, проплыл 65 километров. Дело даже не в холоде – ветер какой-то мрачный. Тоскливо. Останавливаться не хотелось. Но сейчас – тепло, светло и (потому) нос в табаке. Вышка нефтеразведки выросла неожиданно, при свете звезд и безмолвии она казалась мне лишь огромной лиственницей до тех пор, пока я не разглядел под ней строения. Здесь стояло штук тридцать брошенных разнокалиберных домов и домишек; и только в одном двое сторожей. Вышка демонтируется…
Сейчас варим уху из щуки, которой меня угостили еще утром пригласившие на чай рыбаки. У сторожей оказался кантор: в щуке восемь килограммов. Без головы и без хвоста, разрезанная на куски, она заняла почти все ведро.
Оказалось, что до Усть-Камо не доплыл всего семь километров. Знал бы, плыл бы еще пару часов, но доплыл бы.
Усть-Камо. Три жилых дома, один из которых еще и радиостанция, и кинозал. В сараюшке стучит «крутой» генератор Л-6. по проводам бежит нормальный, как в городе, ток. В кинозале стоит проектор «Украина» – таких в городах уже нет, а здесь – в каждой деревне. А еще лет двадцать назад, помню, как крутил я ручку генератора в клубе в Чеканихе. Экран, правда, здесь маловат, но на 5-6 зрителей по квадратному метру можно считать нормальным.
…Камо впадает в Тунгуску как из глубокого оврага и кажется уставшей в своем устье; чувствуется, что там, от своего начала и до этого поворота она поработала как следует. Поворот этот манит: а что там, за ним? Но мое судно против течения не плавает. А здесь все цело и не тронуто ни плугом, ни гусеницей.
…Неприятное это зрелище – истерзанная тайга вокруг буровой вышки и на Сользаводе. И «надо» не оправдывает. И, уж тем более, не воскрешает…
БОЙ С ПРИРОДОЙ
10 ОКТЯБРЯ. Еще одна буровая.
Всего несколько человек, но еще работает столовая. Все блюда, а их три: первое, второе и третье – из консервов. А в реке – рыба, которую гурманы видят во сне по праздникам, в лесу – дичь, которую король Махендра ел только однажды, когда был в СССР в командировке, и ягоды – мечта вегетарианцев…
Но прогресс здесь выражается так: взрывы (метод сейсморазведки), уносящие миллионы рыбной молоди; срочные переброски оборудования на вертолетах, которые оказываются не такими уж и срочными; решительные люди, вооруженные мощными «катерпиллерами», смело вступающие в борьбу с природой. Консервы из хека, когда рядом хариус и таймень, когда рядом рябчик и олень, маринованные яблоки, когда брусника, голубика, шиповник и смородина – буквально под ногами…
Вокруг буровой – грязь переломанные стволы деревьев и много оборудования, которое будет брошено… Как после боя…
Да ведь это так и есть: идет бой с природой.
…Осенние дожди и паводок смоют поврежденную почву, на коряги нанесет мусор из стоящих выше по реке экспедиций, и останется на долгие годы захламленная плешина, куда даже медведь не забредет…
СУРОВОЕ МОЛЧАНИЕ ГЕОЛОГОВ
11 ОКТЯБРЯ. На правом берегу Куюмба, на левом – стан геологов.
Вертолет Ми-4 перебрасывает на бугорок какие-то тюки. У нас для этого не стали бы заводить трактор. Сказали бы: «Скворцов, дай людей на часок».
Попытался купить у геологов хлеба, но повариху не нашел. Нашел попутчика до Байкита. Он побежал за начальником. Я, правда, сомнение выразил, что моя лодка троих не вывезет, но тот меня бодро успокоил: «В тесноте, да не в обиде». Думал – у меня «Казанка».
Пришли попутчики, смотрят: на чем плыть. Приглашаю их широким жестом. Вместо того, чтобы оценить мой ковчег, они долгим взглядом оценивают меня и интересуются моей «коммерческой скоростью».
Геологи – здоровый и веселый народ. Их душевного здоровья хватило на то, чтобы на меня не рассердиться. Однако на берег они поднимались в суровом молчании.
…Река – дорога в здешнем краю и его лицо. Все, что здесь видишь – видишь с реки. Даже местные что-нибудь другое видят мало. Это «другое» – безмерная, слегка гористая, пересеченная мелкими речками и ручьями тайга…
Приятно смотреть на чистые, то веселые, то – суровые берега, на аккуратные деревеньки, видеть бережное отношение к окружающему… Немного грустно видеть брошенные но не оскверненные (!) разгромом деревни. Люди, оставляющие свои селения, с любовью относились к этим местам. Как к своей памяти…
ОСТАВЛЕННЫЕ ХРАМЫ
…Одну такую деревеньку мы с Бартули и Безручинским видели в Горном, не то на Пыже, не то на Ложе. Совершенно целая, с деревянными тротуарами и даже с мостовой из лиственничных брусков. Никак не верилось, что здесь никого нет… Но пытаешься открыть калитку – она разваливается, крылечко проваливается под каблуком древесной мякиной, сквозь слой пыли на стене угадывается портрет Сталина…
Невольно чувствуешь себя как в древнем, не заброшенном, а оставленном храме…
Так выглядит с воды Панолик… Таким, наверняка, еще недавно был и Сользавод. Такой мне показалась и обитаемая Куюмба.
…Под самой деревней крутой берег на время ее скрыл. На берегу две девчонки в ярких плащах, платках и сапожках. Немного старше Лады, моей дочери.
– А вы куда плывете?
– До Енисея.
– А он далеко?
– За две недели доплыву.
– Возьмите нас с собой!
– Садитесь.
Делаю гребок к берегу.
– Нет-нет, нас в школе заругают…
Одна – русская, другая – эвенкийка. Пожелали мне не утонуть.
Сама деревня быстро скрылась за левобережным мысом, а два крайних домика, прилепившиеся к еловому холму, видны еще долго… Вверх по ельнику ползли две разноцветные «божьи коровки». И надо всем этим, плавя реку за кормой, низко висит заходящее солнце…
НАДО ЗНАТЬ МЕРУ
13 ОКТЯБРЯ. В устье ручья капитальное, как жилой дом, зимовье. Два друга-старичка. Пенсионеры. Еще не спят, ладят сети. Охотиться уже нет сил, рыбачат.
Как мне быть? До Байкита, конечно, доберусь. Двинуть дальше? Останется ровно столько же, сколько проплыл, но течение там быстрое. Сейчас проплываю 30-40 километров в день. После Байкита можно будет проходить и по 50. до Енисея потребуется 13-14 дней. Столько погода мне не даст. Километров 100-200 можно пройти пешком по берегу. Но это уже не то, что нужно. Кросс.
…Шуги еще нет, но отдельные льдинки плывут уже несколько дней. Затончики замерзают, камни – обледенелые. Около двадцатого октября река станет непроходимой: тихие места перехватит, по шиверам пойдет шуга.
…А Куюмба, наверное, так и останется в памяти местом, которое всегда хочется увидеть еще раз. Как промелькнувший в 1968-м за вагонным окном Балхаш…
14 ОКТЯБРЯ. Опять зимовье. А река вот-вот встанет по плесам. Слегка шипит еще одна камера (одну я уже порезал, вторую снял, плыву на двух, остойчивости лодки для этих мест хватает…). Хозяин зимовья, Николай, завтра плывет на «Казанке» домой, в Байкит. Поплыву с ним.
Вот он, конец. Завтра вечером…
Проходит «сплавное» настроение, приходят практические мысли. Еще три недели отпуска, но главное уже – позади…
Хоть раз проплыву по Тунгуске под «вихрем». А до Енисея доплыву в другой раз… Плыть – тоже надо знать меру…
РОБКИЕ ШАГИ ЧЕЛОВЕКА
15 ОКТЯБРЯ. Когда оставил все ненужное, то в руках – тощенький рюкзак и парашютная сумка с оленьими рогами, немного рыбы (хариус, ускуч, и один сиг) да пять рябчиков. Гостинцы и сувенир.
…Города. Железные и другие дороги. Теплоходы, самолеты… Дым, копоть, черный снег. Масло, угольная изгарь, грохот…
Разве так уж обязательно, чтобы все это сопутствовало прогрессу?
Стрессы, неврастения, злокачественные опухоли…
Охрана окружающей среды, забота о здоровье человека и всей биосферы – параллель борьбы за разоружение. И то, и то – причина и следствие друг друга…
Очень уж робкие шаги делает человек по этому пути…
Москва – самая чистая столица мира. А когда же дойдет очередь до Барнаула?
…Помню радостный возглас с газетных страниц: «На берегах Москвы-реки снова можно видеть людей с удочками!» А почему в последние сто лет не появлялись в газетах такие сообщения: «В Москве-реке появился угорь, а по некоторым сообщениям – семга и форель»? |
