У нас в редакцию все больше материалов поступает и как-то так получается, что приходится чем-то жертвовать. Такой жертвой стали литературные страницы, которые выходят от случая к случаю. Читатели это заметили и просят ставить то, что называется творчеством.
Читатели говорят: «Надо!» Вышла в свет новая книга нашего постоянного автора и человека, близкого нам по духу (кстати, задумался я это написав: а ведь все наши авторы нам по духу близки!) – Ивана Скорлупина из Петропавловскеого района. Вот она:
Поздравляем, Иван Федорович! И просто просим: пиши дальше, твое перо надо людям. А в журналистике Иван с 1967 года – завидное творческое долголетие, спасибо за верность газетному цеху! Новую книгу издал и Владимир Ильиных их Быстрого Истока.
И еще прислал письмо. Проникновенное, берущее за душу. Из письма Владимира Ильиных редактору: «Долго лежал в больнице, стали почки беспокоить… Приехал домой, а тут радость – «Природу Алтая» из Центра детского творчества принесли. С упоением читал всю газету и даже, не поверишь, ощущал какую-то гордость за соучастие в выпуске этого номера, как встарь когда-то в «Природе Кулунды». Спасибо. Я сильно воспрянул духом. Ещё поживем и посопротивляемся обстоятельствам, коль есть такие друзья!» А мы дарим вам новые рассказы наших земляков и гостя из Москвы, вернее гостьи, – Ангелины Ласпи.
Сергей МАЛЫХИН
Воля к жизни В юности мы часто охотились на Утянских озерах. Добираться сюда было легко, всего километров пять пешком, особенно по раскисшей от дождей весенней дороге. Ведь известно, что самая удачная охота – в непогоду. Но не всегда дождь лил из низко плывущих над горизонтом туч! Порой хрустальная даль поражала взгляд, до мельчайшей черточки выписанная рукой гениального художника – окружающей природы. Вот попавшийся на пути ярко-белый ствол невысокой березы. Вот темно-красные, нагнувшиеся от постоянного ветра среди высоких кочек высохшего болота тальники.
Впереди жирная черная пашня, терпко пахнущая прошлогодней половой, оставшейся от уборки урожая. В контраст с ней – белые облака на небе, к которым тянутся в лучах восходящего солнца дрожащие миражи дальней совхозной фермы. Ядреная утренняя роса в ложбинке. Через нее необходимо пройти, разбив сверкающее, переливающееся в тысячах капель, отраженное в вышине утреннее светило. Сзади поникает и осыпается темный человеческий след. Как зорко взгляд находит уже недалекие, лежащие за ближайшими буграми, много раз виденные и исхоженные знакомые очертания озер, над которыми кругами ходит пролетная утка! Озера расположены компактно, но все же полтора километра расстояния между каждым многое значат. Особенно когда, набродившись по топкой лабзе, возвращаешься устало, едва передвигая ноги, домой. Вдруг замечаешь, что табунок уток заходит на круг для отдыха над самым большим по площади водным зеркалом. Надо спешить туда, если уже более удачливый коллега не подкрадывается к добыче. К тому же только на этом озере имеются сбитые из досок, притопленных в воде от чужого взгляда, лодки. Ими пользуются пастухи совхозного стада, чтобы поставить на ночь, а утром снять мелкоячеистые сети на карася. Лодки потом искусно прячут, чтобы наш брат, охотник, не нашел. А то мало ли что… Обычно после удачного выстрела раздеваешься до трусов, чтобы достать трофей, а порой и плывешь до него. Бр-р! Долго потом растираешься сухим бельем и бегаешь несколько вынужденных кругов, чтобы согреться. Еще нет в обиходе прорезиненных по грудь, или до самых подмышек водостойких костюмов. Водоемы полностью находятся во власти 15–16-летних мальчишек с трофейными или задешево купленными в местном «культмаге» ружьями. Старые охотники, промысловики, повымирали, оставив за местом, где постоянно и удачно охотились всю жизнь, какое-либо название. Например, Засранка, Балаганский угол, Плесинское займище, Почтовские пашни и др. Названия метко обозначают понятные всем места «кучкования» перелетной дичи. Мужчины, вернувшиеся с войны, на охоту ходят редко. Мы, «сеголетки», попали в такой период личной жизни, в котором во многом полученный результат определяет собственный опыт. Ранней весной внезапное похолодание выстлало прибрежные камыши, да и воду студеного озера прозрачной пленкой льда. Только посередине не совсем замерзшего водоема чистится после перелета и добывает себе пищу некрупная стайка широконосок. Это местная, средних размеров, очень красивая утка с широким, как детская лопатка, клювом. Особенно восхитительно она выглядит в брачном наряде. Из утиных тушек старые охотники умело делают чучела. К счастью, при подходе к озеру замечаешь только что вытащенную на берег рыбацкую лодку. Хрумкий лед хозяин лодки поломал шестом так, что очищенное зеркало воды позволяет подойти к куртине камыша и сделать выстрел по увлекшимся пропитанием отдыхающим уткам. Лихорадочно дрожат руки. Патрон сам, автоматически, прыгает в патронник. Чтобы не шуршала по дну и камышу, тихо выводишь лодку на чистое ото льда место и осторожно залезаешь в нее, скользя в резиновых сапогах по устойчивому килю. Только потом, взяв в руки шест, толкаешься им о дно, направляя суденышко к уткам. Подбираешься к стае долго и напряженно, понимая что второго выстрела может и не быть. Одноствольное ружье заряжено крупной самодельной дробью-катанкой. Обычно заряд приносит много подранков, но бьет ружье далеко. Прицеливаешься, стараясь сбалансировать лодку, в самую середину стаи. Дымный порох дает сильную отдачу. Выстрел получается гулким. Когда дым рассеивается, на воде трепыхается подранок селезня. Видимо, у него перебито крыло. Как ругаешь себя! Наверное, сильно дернул за курок. У ружей модели Казанцева, каким владеешь, туго работает спусковой механизм. А отладить его сам не умеешь, хотя и постоянно протираешь замок маслом. Странно, что многие из друзей-охотников завидуют тебе. Ведь ствол у ружья на 11 сантиметров длиннее, чем у серийной «ижевки», да и тоньше на конце. Однажды случайно сбиваешь из ружья казарку, летящую со стаей довольно высоко, за что получаешь прозвище, как герой романа обожаемого нами Фенимора Купера «Зверобой». Сегодня нет времени медлить. Быстро направляешь лодку на середину озера к подстреленной птице. Как ни торопишься, отталкиваясь шестом, селезень широконоски опережает, нырнув под воду. В этом месте долго шурудишь длинной палкой, взбалтывая муть и наматывая на шест вереницы водорослей. Селезень как под землю провалился! Расширяешь район поисков. Бесполезно. Перестав суетиться, внимательно вглядываешься в чистейшую воду, но не обнаруживаешь птицы! Чертовщина какая-то! Смотришь по сторонам, не видит ли кто твоего конфуза? Вроде один на озере. Когда плывешь другим путем к берегу, удалившись от места своего конфуза метров на 10-15, случайно замечаешь среди трех камышинок широкий зеленовато-желтый клюв. Ах ты бестия! Подплываешь и берешь селезня в руки, всего холодного, одно крыло у него еле висит на ниточке нерва, сердчишко бьется отчаянно быстро. Бусинки глаз смотрят на тебя. Убиваешь его, как потом убиваешь множество других птиц и зверей… Молодость жестока. Убиваешь его о борт лодки быстро, брезгливо, наверняка. Чтоб не мучился. Дома скомканное тельце бросаешь дворовой собаке, которой хватает добычи на один жевок.
Р.S. Сегодня тебе 65 и ты с сожалением вспоминаешь этот далекий, оставшийся в памяти эпизод. Лучше бы тогда прошел мимо озера или умерил свой азарт, в запальчивости опрокинув неустойчивое суденышко в холодную воду. Как много позади случайных, ничем не мотивированных жертв! Скорбно склоняешь голову перед маленьким любителем жизни, превратившимся по твоей воле в тлен и прах.
