 Миры Ивана Скорлупина
ВЕСЬ МЕСЯЦ нещадно палило солнце; казалось, оно взяло обязательство к началу июля сжечь все растения и вместе с человеком извести всё живое. Несколько раз наведывались такие свинцовые тучи, что грезилось: переполненные водой, они целиком упадут на деревню, или вот-вот разразится гром, молнии станут сверкать в половину неба, а дождь прольётся, как из ведра.
После дождя. Пел нам песню соловей
НО ВСЯКИЙ РАЗ, немного повисев, тучи покидали местность, и ветер разгонял их где-то там, ближе к горизонту. И тут же в деревню возвращалась временно отступившая духота.
Поливка в огородах мало чем помогала; лук и морковка если и росли, то совсем медленно, нехотя; чахли и другие грядки. Лишь сорнякам было всё равно, какая установилась погода, очень ли жаркое солнце или его совсем нет. Людям в эти дни такого оптимизма явно недоставало; казалось, они потратили последние силы на борьбу с жарой.
Они с надеждой поглядывали на едва народившуюся луну, веря в примету, гласившую, что если на нижний рог ночного светила повесить ведро и оно не сможет удержаться, то это к дождю.
Луна давала надежды, а спасительного дождя как не было, так и не предвиделось. Временами, будто в насмешку и тем самым ещё больше раздражая изнывающих от жары людей, с неба падали несколько капель.
Но дождь проливался на Барнаул и чуть меньше – на Бийск, города в 280 и 140 километрах от нашего района.
А ЗА ТРИ ДНЯ до начала июля душной ночью мы вдруг услышали уже подзабытую дождевую дробь по жестяным оконным сливам. Сначала редкие капли падали в час по чайной ложке, а потом дождю понравилась рождаемая им мелодия, и барабанная дробь стала слышаться непрерывно. Со словами «Пойду, дождь послушаю» жена приоткрыла окно в соседней комнате, и свежесть в одно мгновение заполнила квартиру. Душа моя тут же уловила симфонию ночного дождя.
Утро родилось тёплым, но не жарким; солнце наконец-то устыдилось своих действий. Остатки дождя пролились на землю несколькими мелкими и непродолжительными порциями, и новый день продолжил свой привычный бег.
Ожило всё окрест – повеселели умытые дождевой водой крыши домов и деревья, ярче смотрелись освобождённые от пыли листья другой растительности. Дышалось легко, свободно. Было такое ощущение, будто природа в подарок разом выпустила из своих потаённых кладовых тщательно оберегаемый от людей воздух с повышенным в нём содержанием озона.
Ветер затаился в изумлении; ни один куст, ни одна веточка не шелохнулись, удивлённые возвратившемуся радостному состоянию дня.
Изумрудно-голубого цвета небо украсилось облаками, неторопливо гуляющими в огромном пространстве. Как уже бывало в такие минуты, захотелось прокатиться на них, проплыть над милой сердцу матушкой-землёй, увидеть танец не обременённого жарой дня.
Мой посланец - коршун - неторопливо кружит вместо меня над нашей улицей, то удаляясь и теряясь из виду, то появляясь вновь. Порой опускается он так низко и подлетает так близко, словно хочет мне что-то прошептать налету, а, может, разделить со мной восторг своего полёта над приободрившейся округой.
Ты лучше возьми меня, коршун, в полёт! Какие могут быть слова, когда мне самому хочется в небо, птицей парить с серебристыми большими облаками и зарядиться энергией, рождённой необычайным состоянием рвущейся ввысь души.
Плывут неведомо куда облака, без устали кружит в небе коршун, порхают над цветами бабочки и пчёлы собирают нектар, заливаются пением мелкие птицы. Всё, как вчера, только с добавлением новых красок, побуждающих не спешить спрятаться в тени, а остановиться и послушать пересвист, пикание, стрекотание и чирикание птиц. Слушать бы - не переслушать, может, удалось бы понять, о чём поют, какие песни слагают во славу ожившей природы.
То и дело проезжающие машины отвлекают, глушат птичьи голоса, и мы с женой идём на островок, что в нескольких минутах ходьбы от дома. Туда, где можно тишину руками потрогать, увидеть и, наконец, послушать птиц.
ЗДРАВСТВУЙ, БЕРЕГ, здравствуй, Ануй! Набравшая после дождя много горной воды река выглядит непривычно величаво - как лебёдушкой плывущая по улице красавица, хвастающаяся собой и платьем.
На реке своя, полная интереса, жизнь. Играется, плещется мелкая рыбёшка, рождая на воде разрастающиеся от центра круги, быстро сходящие на нет. Накладываясь один на другой, а то и сразу несколько, рисуют они графическую линию жизни речной рыбы.
Одинокая светло-коричневая стрекоза лишь на мгновение касается водной глади, и, отложив яйца, продолжает полёт в поисках нового места прикосновения. Эта летящая вверх-вниз стрекоза - как взмахи дирижёрской палочки, и повелеваемый ею оркестр послушно то убавляет, то прибавляет аккорды; то громче, то тише слышится музыка.
Музыка звучит и в сердце моём, а давшая ей начало стрекоза - что летающая по большой театральной сцене прима балета. Я же - благодарный и влюблённый зритель в том зале.
Два неподалёку шустрых куличка прекрасны в своей быстрой ходьбе. Постоят секунду-другую, срываются с места, потом неожиданно останавливаются, раздумывая, в какую сторону бежать…
В ПОЛЁТЕ над рекой они великолепны: восхитительны их тёмно-коричневые с белой полоской по краям крылья. И взмахивают они ими, в отличие от такого же размера зимородка, не часто, летят быстро и ровно - как парящие в небе дельтапланы.
Кулички будто волшебную музыкальную шкатулку приоткрыли: весело пикающие в воздухе и на земле, они первыми наполнили звуками этот лесной участок. Словно очнувшись после долгого сна, запел соловей, и понеслись над водой и деревьями его трели, тут же подхваченные и приумноженные другим соловьём. Хвастаются, чья песня красивее, чей голос звонче!
Из далёкого прошлого всплывают детские картинки. Вот мы, три закадычных друга, наполняем водой только что купленные свистки - глиняные фигурки соловьёв - и носимся с ними по улице, издавая подражаемые соловьям звуки. Вода быстро заканчивается, и мы бежим за новой её порцией к одному из нас домой. Беспечное было детство…
Усевшись с женой на берегу, молча слушаем птичьи голоса. Не унимаются, поют соловьи, пикают кулики. Сиротливо кукует, кому-то считая года, одинокая кукушка, а вслед за ней, словно отчитывая её за материнскую беспечность, громко стрекочет сорока.
Нависшую на мгновение тишину нарушает крик летящей и пока ещё не видной за кустами чайки. А вот и она, белая красавица! Мелькает в голове и улетает вслед за чайкой мысль: такой красивой виделась на горизонте в детстве мечта. Сегодня птица одна, а несколько дней назад над нашей дачей пролетали две; наверное, шёл лётный урок…
ДРОЗДЫ тоже здесь обжились; скорые в полёте, близко к нам на землю они не садятся, хотя весной не боялись, и можно было сфотографировать, крайне осторожно приблизившись. А теперь, повзрослевшие, стали недоверчивыми; мы видим их только пролетающими над дорогой и скрывающимися в листве деревьев.
Коршун парит над нами, нарезает круги, не особенно отдаляясь, но за высокими тополями мы его на некоторое время теряем. Интересно, что он думает о нас и что означает издаваемый им свистящий звук? Недовольство? Радость? Не отвечает коршун, некогда ему, он озабочен поиском пищи…
Почти у самого берега выныривает и плывёт ондатра; и в эту минуту надо сидеть, не шелохнувшись, иначе зверёк тут же уйдёт под воду и снова может не появиться. Мне однажды посчастливилось наблюдать, как ондатра и два её детёныша питались травой на коряге среди реки. Съедят - и ныряют за новой порцией. Вынырнув, усаживаются удобно и едят траву, смешно держа её передними лапками. Мне удалось близко к берегу приблизиться в моменты, когда зверьки ныряли, но фотографировать пришлось с одной только точки. Ах, что это были за счастливые минуты!
ЗВОНОК мобильного телефона разом закрыл страницу наших с женой наблюдений, но и то, что удалось увидеть и услышать, было верхом блаженства. Эпилогом похода - иного и желать не надо - явилась совершенно чудная картинка. На обочине дороги в нескольких шагах от нас приземляется яркой окраски щегол с тремя птенцами - маленькими черно-желтыми живыми непоседливыми комочками. Природа на них совершенствовалась!
Они не обращают ни малейшего внимания на снующие туда сюда машины, что-то собирают на земле. Но едва я делаю первый к ним шаг, как тут же и щегол, и птенцы вспархивают на дерево, а потом и совсем скрываются из виду.
Вот теперь всё – можно идти домой под сопровождаемые нас соловьиные трели, которые всё ещё звучат над островком. |
